Людям, интересующимся войной на Украине, наверняка известен ополченец-бурят под позывным «Ваха». В своё время этот человек частенько мелькал в репортажах с полей сражений Донбасса. По возвращении в родные края он вновь оказался в центре внимания, в связи с недавним конфликтом жителей Бурятии с киргизской диаспорой. Многим любопытна его личность, и Ваха любезно согласился рассказать о себе. (Здесь полная версия интервью, в газете выходило с небольшими сокращениями)
Меня зовут Владимир Анданов, я родился 5 ноября 1978 года села Кусочи Могойтуйского района Забайкальского края. Прозвище «Ваха» у меня с первого класса: был друг Паша, которого все звали Паха, соответственно меня стали называть Ваха. Детские шалости приклеились на всю жизнь.
Окончив школу, поступил в Агинский педагогический колледж, но его не закончил, потому что в 1997 году был призван в ряды Российской армии, и по возвращении не стал восстанавливаться. Вместо этого после «дембеля» переехал в Читу, там работал, в основном в посреднической деятельности, постоянного места работы не имел. В 2005 году переехал в Улан-Удэ, уже с женой и ребёнком. Сейчас у меня уже две дочки.
На Донбасс я поехал в сентябре 2014 года. Меня побудили события 2 мая в Одессе, где заживо сжигали люде. Мотивы идейные – мой дед воевал на Украине, в Виннице, гонял бандеровцев до 1946 года.
Все в нашем подразделении приехали на Донбасс после этой трагедии. Ходят кривотолки, что люди ехали за деньгами, но, наверное, понятно, что на Донбассе денег нет. Там же всё разрушено, экономическая блокада, откуда платить? Сейчас обстановка немного стабилизировалась, боец получает около 15 тысяч на личные расходы, но не более того. Там больших денег нет, и тому, кто гонится за «длинным рублём», там делать нечего. Рассказы об окладах ополченцам от 100 тысяч рублей – ложь. Мы поехали туда, потому что поняли, что там начинается фашизм.
Я служил в железнодорожных войсках, поэтому у меня спецподоготовки не было, я проходил её уже на месте, в полевых условиях. Отвоевав в народном ополчении Донбасса, перешёл в роту спецназа «Ольхон», это был позывной нашего командира. Связано ли это с Байкальским регионом, говорить не могу, это закрытая информация. На самом деле мы даже имени его не знаем, о командирах нам вообще запрещено говорить.
На войне было много запоминающихся эпизодов, но говорить о них не хочется. Кому интересно – может почитать описания нашего боя в Дебальцево на моей страничке «вконктака». Бывало, при штурме дети откуда-то выскочат, не знаешь, что делать. Можно вспомнить, как погиб товарищ, командир моего взвода. Мы стояли рядом, раздалась очередь, меня пули не задели, а в не две попало, видимо, мою забрал. После он скончался в Донецком госпитале. Он был уроженцем Запорожской области, но мы не смогли его тело туда переправить, потому что она была под контролем украинских националистов. Похоронили его на Донецком кладбище, надеюсь, когда война закончится, его родственники заберут.
Перед тем, как выехать на Донбасс, я сходил на обряд к шаманам-дарханам, я шаманист. Они молились за то, чтобы меня миновали пули. И по прибытию на Южный фронт на берегу Азовского моря за две недели выходов на боевые задачи я сорвал три «растяжки», и странным образом ни одна из них не взорвалась. Трижды я «наступил на смерть», и она «не сработала». Мистика. По приезду я поблагодарил их за такой хороший обряд.
Популярный мем «боевые буряты возник в феврале 2015 после боёв за Углегорск. Но на самом деле там не было такого количества бурят, это всё за уши притянуто. На Украине были буряты-добровольцы, но не целая орава. В моем подразделении было двое, потом остался я один. В других по одному. Лично я видел не более пяти бурят – с Иркутска, Бурятии, Забайкалья.
Порой говорят, что Донбасс — криминальный анклав. Но это не так, там всю уголовщину начали искоренять ещё при мне. А если какие-то нечистые на руку командиры что-то мутят, нас это не касается. Мы далёкие от политики люди, просто бойцы. Наша задача была помочь мирному населению, а в политику другого государства мы не лезли. Помочь детям и стариками с эвакуацией или гуманитаркой, штурмануть, отстоять, в разведку сходить – это мы можем. Мне неинтересна целостность этого государства, неинтересно, кто у них на политическом олимпе, все эти игры мне не очень приятны. Я переживаю лишь за мирное население. Я не люблю политику, и стараюсь держаться от неё подальше вообще, поэтому избегаю рассуждений на эту тему и не отслеживаю их. Так, разве что на любительском уровне в соцсетях.
Многие населенные пункты там почти пустые. После экономической блокады Порошенко население голодало очень сильно, в первую очередь пенсионеры. Поэтому военные кормили население. Хорошо помню, когда мы приехали разговаривать с комендантом поселка Красный Коммунар, и подошла старушка, опоздав к раздаче обедов. Кашу уже раздали, у меня по карманам не было даже мелочи ей дать на булку хлеба, было обидно. Я попросил коменданта дать старушке сухпаек, он сказал: «не переживай, накормим». У коменданта было на одиннадцать человек один пистолет, они попросили нас поддержать, дать хотя бы троих человек. Мы к ним ездили ночевать, несколько дней у них гостили. Потому что ночью могли быть диверсанты. И отряд «Азов» любил заскочить в какой-нибудь населённый пункт покарать «пособников сепаратистов». Расстрелы мирного населения были, есть захоронения, всё доказано, задокументировано. Устроителей этого ждёт Гаага, я думаю, потому что такое нельзя прощать. Нельзя такое в нашем 21 веке, у нас же не Средневековье, чтобы людей сжигали, забивали толпой. Не знаю, что за психоз у них произошёл, ведь украинцы не были такими. Во время Великой Отечественной войны у них были жестокие бандеровцы, но в наше время же никто себя так не ведет, за исключением варварских стран в Африке. А тут страна хочет в Евросоюз с таким «букетом болезней». Для меня это нонсенс абсолютно.
Поселки с мирным населением обстреливают ежедневно. Каждый день какой-нибудь населённый пункт попадает, не бывает затишья. Специально ли – это по-разному можно расценить. Иногда нам кажется, что у них корректировщик какой-то дебил абсолютно неопытный: мы находимся справа, а он бьет слева, хотя мы даже не прячемся. Бывает, корректировщик хороший, тогда прицельно бьют по нам.
Что до населения, если кто-то думает, что там 100% было за нас, это совсем не так. Часть была против всего происходящего. Был случай, когда я в магазине воду покупал, подошла женщина с ребенком, спросила: «Ты из России?». Я ответил, что явно не из Харькова. Она: «Зачем ты к нам приехал? Мы бы сами здесь справились». Я говорю: «Вы как-то странно здесь справляетесь. Почему вас столько бомбёжек мирного населения, акции карателей-радикалов. Почему вы решили, что можете от лица всего Донбасса мне какие-то претензии предъявлять?». Она помолчала, потом сказала: «Ехали бы вы домой, вас тут не было, не бомбили, как только вы зашли, начали бомбить». Я: «Это уже вопрос другой. Просто ваш населенный пункт оказался на территории ДНР, возможно, вы проукраински настроены, нас это мало интересует. Пусть вами занимаются определённые органы, нас это не касается. У нас есть поставленная боевая задача, мы её выполним, хотите вы этого, или нет».
С украинскими националистами встречаться не приходилось, хотя мы очень хотели поймать «правосека», чтобы поговорить с ним. Но приходилось иметь дело лишь с ВСУшниками, бросаемым под молотки пушечным мясом, которому идеология неинтересна, они лишь выполняют приказ. Не желающие участвовать в этом дезертируют, переходя на нашу сторону, сдаются в плен. На передовой, на линии соприкосновения вы не найдёте «идейных». Они наоборот, поглубже в тылу киевскую власть охраняют. В принципе, они все одинаковы, когда попадают в плен. Которые сдаются сами, с теми другой разговор, а которые взяты, те начинают стандартные отмазки «я не хотел, мне приказали». Смотреть, как они пускают слезы-сопли, боясь умирать, неприятно, мы с ними дела не имели никогда. Я лично никогда их не допрашивал и старался вообще держаться в стороне. У нашего подразделения задачи другие были. Мы пленного взяли, сдали командиру, тот сам уже решает, что с ним делать.
Доводилось видеть знаменитых полевых командиров, таких как Гиви, Моторола. Не так, чтобы за руки с ними здороваться, ведь они командиры батальонов, а я рядовой боец. Но совместные боевые задачи выполнять приходилось.
Приезжавшего в Улан-Удэ ополченца-хабаровчанина Костю «Босяка», о котором писали бурятские газеты, не встречал. Вообще, стараюсь СМИ не читать – не особенно доверяю прессе, авторы многое искажают. Случалось, меня некорректно цитировали, «склеивая» разные мои высказывания. Получалось, что это я ляпнул, а ведь всем не объяснишь, что это журналист так написал. Вырывали слова из контекста, и терялась моя мысль. Конечно, журналисту хочется скандальности, но ведь главное, чтобы интервьюируемый не пострадал. Особенно, когда он воюет на передовой.
Всего я там провел полтора года, вернулся в 2016 году. Не всю же жизнь там сидеть, пора и честь знать. Сколько можно помогать? Будь я не женат и без детей, я бы мог ещё повоевать. А так я бы давно вернулся, если бы не было причин задержаться, обязательств. Когда я уезжал, там уже формировалось министерство обороны, танковые части, артиллерия. Донецк уже не тот, что был в 2014 году, когда люди стояли с двустволками и битами на блок-постах, имея два автомата на десять человек. Ну что это такое против ВСУ, против Нацгвардии? Добровольцы приезжают по-прежнему, некоторые заехали надолго, изредка возвращаясь к семьям.
Сейчас я инструктор в общественной организации «Боевое браство», мы занимаемся военно-патриотическим воспитанием детей, молодежи, согласовав это с минобразования. Мы провели республиканский турнир «Зарница», зимнюю зарницу в Мухоршибирском районе, ездим по школам, стремясь охватить всю территории республики. Мы охватили школы и колледжи, занимаемся детьми с 5 по 9 класс, со студентами тоже стараемся работать. У нас есть спортивный клуб, желающие могут тренироваться. Все делаем на свои деньги, финансирования нет, мы сами скидываемся на бензин и остальное.
Скандал с торговцем-киргизом начался достаточно просто. Мы, ветераны боевых действий, сидели дома, общаясь, и поступило сообщение об инциденте. Рассказала супруга одного из наших ветеранов, которая стояла там рядом, и слышала эти оскорбления. Нас стихийно собралось около пятидесяти человек, мы ещё не знали, что на самом деле произошло. Пришли на рынок, найти и расспросить, как все было, если это правда, то будь добр, ясность вноси, почему так себя ведёшь. Если неправда – мы бы ушли. Но его там не оказалось, мы опросили торговцев стоявших поблизости, они подтвердили, что оскорбления женщины были, в очень грубой форме. Пошли в Дом дружбы народов к главе диаспоры, его тоже не оказалось на месте. Назначили встречу на понедельник, но нас пригласили на встречу в правительство, потому что уже слухи поползли — якобы мы что-то собирались устроить, но мы ничего такого не собирались. Приятно было читать в сети комментарии тех, кто нас поддержал. Но было много недоброжелателей, пытавшихся нас выставить бандой контуженных отморозков, которые пришли одного пинать. Но извините, среди нас боевые офицеры, бывшие сотрудники структур МВД, кавалеры Ордена мужества, неужели можно подумать, что мы способны среди бела дня бить одного человека? У нас изначально была договоренность, что всё будет в рамках правового поля, наш председатель пошёл на встречу с Михаилом Харитоновым, куда пригласили лидеров диаспоры, представителей МВД, и договорились, что на митинге в 15.00 будут принесены извинения. Но Интернет имеет большую силу, кроме ветеранов пришло много неравнодушных людей, и митинг получился таким, каким вы его видели.
Многие считают, что мы запланировали его таким, но неужели вы думаете, что мы в правительстве договорились всё решить, а потом устроить на митинге беспорядки? Это провокации со стороны недоброжелателей нашей организации. Если бы это был поклёп, торговец бы, наверное, пришёл и объяснил ситуацию? Требования главе диаспоры встать на колени выкрикивали не мы, а примкнувшие люди, видимо вспоминая поведение толпы в Калмыкии, возмущённой вандализмом дагестанского спортсмена в дацане. Это были не члены «Боевого братства», это просто земляки, пришедшие поддержать нас. Они не члены организации, и мы не могли затыкать им рот. А инцидент получил довольно широкий общественный резонанс, и гости нашего региона задумаются, стоит ли вообще оскорблять кого-то, ведь это может перерасти в такое масштабное мероприятие. Наша задача была в этом, а не громить кого-то, хам должен извиниться, чтобы никому неповадно было, чтобы все знали, что нельзя с нами так себя вести. Ни в коем случае мы не собирались затевать национальную рознь, пусть вместо киргиза был бы армянин, а женщина русская. Ты приехал в гости, мы тебя встретили, мы же тебя не хаем, что, мол твои понаехали. Что касается прошлогоднего случая, когда выходцы из Азербайджана изнасиловали двух девушек, мне про него писали, но я был под Мариуполем, хотя мне бы хотелось принять меры.
Война не то чтобы изменила моё мировоззрение, но я на многие вещи стал с иной стороны смотреть. Раньше я не думал о многом, о чем поневоле задумаешься. В окопах атеистов действительно нет. Там иные отношения между людьми: неважно, знакомы вы или нет, при встрече обязательно здороваетесь. Представьте, по Улан-Удэ идешь, и здороваешься с каждым, вообще незнакомым. Хорошо чувствуется боевое единство, тебя никогда не прогонят, если ты голоден и холодно, всегда обогреют, накормят. Если идёшь на боевую задачу, всегда поделятся гранатами и патронами. «Моё-твоё» — такого там нет. Мне понравилась вся эта аура.
Я понял одно: есть люди, которые хотят воевать, но им не дано. Даёшь такому автомат – и понимаешь, что он кого-то из своих непременно угробит, потому что не умеет. У каждого есть предрасположенность к чему-то: дано тебе быть преподавателем – учи, дано быть врачом – лечи. Воевать – так воюй, если дано тебе стрелять. Есть люди, которые патологически боятся взрывов, и при выстреле ПТУР пугаются безобразного звука, и бросают управление ракетой, отпрыгивают и закрывают глаза. Пусть каждый занимается своим делом, ничего такого в этом нет. Многие собирались туда, но не поехали, но я бы не назвал это трусостью, скорее, здравомыслием. На войне присутствует четыре вида людей: патриоты, те кто приехал воевать за деньги, искатели острых ощущений, и самый опасный – желающие безнаказанно убивать людей. Такие встречаются на каждой войне.
Война не сказывается на моем нервном состоянии. Если ты психологически неустойчив изначально, повлияет любое происшествие, будь то серьёзная авария. Всё зависит от самого человека. Если человек с войны приезжает с больной головой, просто он изначально был неустойчив, это не война его таким сделала. Он точно также мог увидеть катастрофу какую-нибудь. Моральных переживаний нет – а почему они должны быть? Надо абстрагироваться: если ты пришёл воевать, ты должен делать на 100%. Я не считаю, что совершил что-то такое, это всего лишь боевая задача, которую мы должны были выполнять.
Беседовал Василий Тараруев
Че-т совсем уж непрофессионально тут стало. В одном только заголовке сразу две ошибки.
Во первых, он не донбасский, а Могойтуйский ополченец, он же в Могойтуйский постоянно проживал и в Донбассе ни разу не был до этого.
Во вторых, что за скромногуманистические выверты, почему не написать правду «люди, которым нравится убивать», что за эвфемизмы «дано воевать», ниачем.
Убивать и воевать — всё же разные вещи. Нравится убивать — означает, обычно, убийство беззащитной жертвы. Нравиться воевать — именно преодоление себя, страха смерти, риск, состязание с врагом, кто сильнее. Тут само убийство не на первом месте.