Старый ЖЖ-пост из блога Корнева, посвящённый размышлениям об эгалитарном («уравнительном») сознании современного общества.
Скандал, разыгравшийся недавно вокруг белорусской девицы легкого поведения, узницы совести и без пяти минут нобелевского лауреата по литературе, имеет одну интересную особенность. Молодая женщина перед лицом российских олигархов, чиновников и светских див отнюдь не смущается и не чувствует себя «человеком второго сорта», несмотря на все унизительные особенности своей профессии (запечатленные на общедоступных видеороликах). Кое у кого это вызвало настоящий когнитивный диссонанс или, в просторечии, «разрыв шаблона» (что продемонстрировано в публикации по ссылке и что хорошо прокомментировал Косарекс). Многие бьют тревогу, что молодежь, родившаяся и выросшая после 1991 года, потеряла само представление о принципиальной, качественной разноранговости человеческих существ, о том, что одни люди – это Люди, а другие – просто Мебель. Для современной молодежи разница в социальном статусе есть всего лишь вопрос наличных денег и власти, которые имеют внешний, переходящий (из рук в руки) характер, и не рассматриваются как результат внутренних достоинств или имманентного ранга индивида «в природе вещей».
Вот и Настя Рыбка в своей полемике с вышестоящими олигархами, чиновниками и светской дамой Ксенией Собчак совершенно не видит в них «высших существ». Она, конечно, готова на пресмыкательство в рамках хорошо оплаченных ролевых игр, но внутренне никакого «выше» за ними не признает. Для нее все эти люди — не «волшебные альфа-создания, осененные благодатью и богоизбранностью», а по сути своей – такие же шлюшки (в хорошем смысле), которые отличаются от нее только большей мерой везения. Вместо «Богоизбранной Элиты» и «соли Земли» — «шлюшки, которым повезло». Понятно, что на таком мировоззрении стабильное сословное общество основать невозможно, поскольку низшие не будут иметь почтения к высшим и всегда будут считать их лишь случайными узурпаторами денег и власти. Получается, что постсоветские культуртрегеры, желая вырвать из молодежи нравственное начало, получили оборотную сторону медали: сопутствующий рост эгалитарной философии, который ставит крест на главной мечте постсоветских элит – навязывании народу ценностей сословного общества и закреплении своего успеха «во веки веков». Там, где верхушка не придерживается высоких идеалов и строгой морали, где нет уважения к чему-либо, кроме денег и фактической власти, не может быть и «качественно высших» в глазах народа, а есть только «хрены с толстыми кошельками и золотыми пистолетами».
Интересно, что советское мировоззрение, несмотря на декларативную эгалитарность, все же включало в себя идею качественной разноранговости человеческих особей. Пропаганда в позднем СССР, совершенно в духе европейского XIX века, признавала наличие качественно выдающихся индивидов (в том числе «гениев»), чей ранг в природе вещей прямо не связан с деньгами и властью. К примеру, крупный ученый, художник или писатель воспринимался как «фигура» даже советским начальством, даже когда начинал вести себя не по правилам и мешал этому начальству. Что давало возможность и советской верхушке тоже приобщиться к «иерархии достоинства», поскольку само место для таковой в голове у людей заботливо сохранялось.
Оборотной стороной концепции «гения» является концепция «посредственности». Если вы верите в существование качественно превосходящих вас индивидов, то вас легко «поставить на место». Вы уже заранее внутренне смирились со своей «второсортностью», а путем несложных манипуляций согласие с экзистенциальной «неполноценностью» легко превращается в согласие с социальной приниженностью. Умное верхнее сословие, оделяя признанием и ласками настоящих «гениев» и людей достойных, вбирая их в свою среду как равных себе, тем самым укрепляет свое господство над массой «посредственностей». Для «посредственности» социальная иерархия приобретает черты «иерархии достоинства». И обратно, навязанная элитой социальная неуспешность трактуется как личная вина и следствие отсутствия «достоинств». Если же гении и достойные люди элитой забиваются, а на должности «гениев» и «моральных авторитетов» назначаются пустышки по принципу удобства начальству, это только проедает ресурс уважения и лояльности к наличной иерархии.
Здесь вырисовывается своеобразная диалектика, интуитивно не очевидная. На первый взгляд кажется, что легче управлять не строгими моралистами, а массой аморальных личностей, поскольку они легко подкупаются и нетребовательны к моральному облику начальства, готовы прощать его проделки. На самом деле все наоборот. Оборотной стороной крепкой морали в обществе и признания в нем «иерархии достоинства», не зависящей от денег и власти, является простота управления народом. Плебс в таком обществе готов добровольно подчиняться «качественно лучшим» и даже терпеть на этом пути всевозможные лишения. Плебея легко «поставить на место», легко «завиноватить», легко заставить внутренне смириться с удобным для элиты положением дел. Поскольку в картине мира выделено место для «качественно высших», то легко заставить человека признать себя «по справедливости низшим». Напротив, оборотной стороной аморальности и циничности элит, отрицания ими любой иерархии, кроме иерархии денег и власти, является сложность и непредсказуемость процесса управления нижестоящими. Плебс в таком обществе не воспринимает свое приниженное положение как нормальное, соответствующее природе вещей. Подкуп проблему не решает, поскольку аморальный плебс никогда не насытится, будет хотеть все больше и больше, в конце концов – захочет получить все, что есть на руках у верхушки, а саму верхушку – поголовно изнасиловать и зверски убить (просто для развлечения). Верхнему сословию приходится подавлять такой плебс силой или постоянно обманывать, всякий раз на новый лад, что имеет свою цену и порождает нестабильность.
СССР многие считают радикально-эгалитарным обществом. На самом деле общества XIX-XX вв., где эгалитарная трансформация имела основой национализм или социализм, это еще далеко не «край». Идеология этих обществ сохраняла понятие о качественной иерархичности на основе заслуг, талантов, профессионализма, крепости моральных устоев и т.п. Даже большевики, которые строили из себя «партию социальных низов», на деле продвигали своеобразный элитаризм: партия, как «передовой отряд рабочего класса», в рамках ленинской доктрины была официально уполномочена распоряжаться «темными массами» как мебелью. Настоящий «безбашенный» эгалитаризм начал внедряться на нашей планете только с конца XX века, с победой постмодернизма и политкорректности.
В свете сказанного выше, СССР в аспекте эгалитарных ценностей далеко уступает нынешней РФ — именно в силу культивирования там общественной морали. Управлять советским народом было легко, поскольку в картине мира советского человека было место для «качественно высшего». К тому же, обычный советский человек по жизненной необходимости вынужден был нарушать множество извращенных советских правил и принципов, что заставляло его относить самого себя не просто к «посредственным», но к «недостойным». Такого человека было легко завиноватить и «обломать». Если типичному советскому человеку «ради смеха» повозить по лицу известной частью тела, как Насте Рыбке, а потом выложить видеозапись в интернет, он будет совершенно сломлен этим фактом, будет чувствовать себя подонком общества, «опущенным». Не то современная молодежь: для нее это всего лишь яркая самореклама. Подобные «страшные» вещи не вызывают у нее ни малейшего стыда или смущения, просто потому, что в голове у людей больше нет места для «высшего» и «низшего», помимо тривиального социального измерения. Рыбка в этом аспекте так же тверда и неуязвима, как либертинка Жюльетта из произведений маркиза де Сада.
Нельзя «подвергнуть унижению» того, кто не верит в существование «Высокого». Нельзя «получить порочное удовольствие», пытаясь «развратить» самку шимпанзе бонобо. Нельзя «подло предать», если вы предварительно не зарекомендовали себя «человеком чести», которому можно доверять. Нельзя грабить, если все вокруг уже нищие. Нельзя убивать, если остались только трупы. И т.д. и т.п. В этом смысле постсоветская элита, заразив все общество своим демонстративным аморализмом, постепенно лишила себя даже тех «маленьких радостей», право на которые, казалось бы, никто не может у нее отнять: права унижать, права развращать, права предавать, права грабить, — а скоро уже лишится и права убивать, за исчерпанием демографических ресурсов. Если вы хотите унижать, то сначала внедрите в души людей понятие о Высоком. Если хотите развращать, то предварительно воспитайте из самок бонобо – «благородных девиц». Если хотите коварно предавать, то заблаговременно обманите окружающих чередой честных и великодушных поступков. Если хотите грабить, дайте людям возможность обогатиться, накопить жирок. Если хотите срубить дерево, то сначала нужно его вырастить. Как ни странно, в практическом измерении строгий моралист и рафинированный злодей имеют много общих задач. Старые элиты знали в этом толк, и даже советская кое-что понимала (см. старое размышление на эту тему). Проблема постсоветской верхушки в том, что она состоит не из ярко выраженных «джедаев» или «ситхов» (и те, и другие были бы заинтересованы в дисциплинировании элит и в насаждении строгих этических принципов), а из вялых посредственностей, которые внутренне застряли в подростковом «празднике непослушания».
В РФ после 1991 года принципы социальной стратификации решили упростить, чтобы не смущать новых хозяев жизни. «Критерии величия» свелись к обладанию «чисто деньгами» и «чисто властью». «Всякий, у кого нет миллиарда», пусть идет, сами знаете куда, даже если он гений семи пядей во лбу (и даже в первую очередь, если гений). А поскольку и деньги, и власть – ценности переходящие и легко отделяемые от самой «тушки», то это, по существу, означало окончательную победу уравнительной философии. Оборотная сторона уравнительности – в том, что она уравнивает всех без исключения. Если у «плебея» в голове не оставлено места для самого понятия «качественно высших», то он и себя самого не будет считать «качественно низшим», которому следует «смириться и сидеть на попе тихо». Он будет считать себя несправедливо обделенным равными себе. И внутренне готовым сделать этим «зарвавшимся равным» любую подлость и любую пакость, даже в ущерб себе.
Высшие сословия времен Высокого Средневековья не случайно проповедовали в своей среде рыцарский кодекс, насаждали истовую религиозность, боролись (хотя бы на словах) с властью денег и ростовщичеством. Они хотели быть качественно лучше плебса и выступать в его глазах идеалом совершенства и добродетели. С началом развития капитализма пальму первенства в вопросах морали подхватила элита протестантских стран, пожелавшая возродить сословность после успешной антифеодальной революции. Постсоветская верхушка решила, что она хитрее всех, что тысячелетний опыт истории для нее не указ, и попыталась совместить переход к сословности с поощрением аморализма и цинизма (в том числе путем демонстрации такового на собственном примере). В результате получилась взрывоопасная смесь: социальный разрыв по факту растет, перегородки между (прото-)сословиями укрепляются, а массовое сознание к этому совершенно не готово и смотрит на «верхних» в предельно циничном и эгалитарном ключе. Более того, по сравнению с советскими временами эгалитарный перекос в сознании даже вырос. Поскольку фактическая социальная иерархия больше не воспринимается как «иерархия достоинств», то ее невозможно обелить. Новая молодежь даже при всем желании не сможет понять, почему сильным и отчаянным парням нельзя «верхних убить, а бабки и лут раздать пацанам», и что в этом вообще плохого. Тем более что социальные компьютерные игры (WOW etc.) обучают именно такому стилю поведения.
Следует остановиться на одном интересном нюансе. Могущество эгалитарного тренда не требует приверженности большинства к идее «всеобщего качественного равенства человеческих особей». Эгалитаризму Рыбки вовсе не противоречит то, что она, возможно, считает большинство россиян «овощами» и «быдлом». Победа эгалитарного умонастроения не требует, чтобы каждый, на евангельский манер, считал себя не выше и не лучше ближнего своего. Важно, чтобы каждый не считал лично себя «униженным по праву и справедливости», а вот быть элитаристом в душе и презирать всех окружающих – это сколько угодно. Эгалитарная толпа состоит из людей, не способных признать низменность своей природы и необходимость по доброй воле беспрекословно отдаваться во власть высших по рангу созданий, но при этом друг к другу атомы этой толпы могут относиться сколь угодно презрительно. Чем больше людей, считающих себя «особенными», а других — «низменным быдлом», тем прочнее эгалитарное общество и тем труднее превратить его в сословное. И обратно, для устойчивого сословного общества важнее не обилие индивидов, считающих себя «избранной элитой», а обилие людей, готовых по доброй воле осознать себя «второсортным быдлом» перед лицом высших сословий. А вот если большинство людей считают себя «Наполеонами», то с устойчивостью сословного общества будут проблемы. Собственно, и сам Наполеон, и массовое подражание ему – это феномены эпохи, когда сословное общество рушилось в пользу эгалитарного. «Каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл», — эта наполеоновская максима дает нам срез эгалитарного сознания. Возвращаясь к Рыбке, эгалитарная ориентация ее сознания заключается не в том, что она считает себя «не лучше других», а в том, что она считает себя «не хуже других». Последнее – гораздо важнее. При этом степень этого «не хуже» может быть любой. Возможно, Рыбка сама себя втайне считает особенной, избранной, Наполеоном, Екатериной I, Дейнерис Таргариен или даже Дарт Рыбкой, — это никак не препятствует провозгласить ее символом российского эгалитаризма.
Такая же логика применима и к многочисленным «элитаристам» в блогосфере. Люди, которые, не имея на то реальных оснований (не будучи гениями, или потомственными элитариями, или членами верхушки по факту) проповедуют в России элитаризм и сословность, мысленно назначая себя на роль «истинной элиты», в этом смысле ничем не отличаются от Рыбки. Они по сути своей – продукт эгалитарного переворота, «восстания масс», и в сословной логике ничего кроме плетки не заслуживают.
Итак, благодаря распространению в сознании молодого поколения умонастроения типа «Настя Рыбка», мечта о построении в России уютного сословного общества накрылась репродуктивным органом. «Государыня Рыбка» (как человеческий тип) оставила российских компрадоров и элитаристов у разбитого корыта. Она в этом смысле — «бунтовщик хуже Пугачева». При этом начинающаяся расправа над Рыбкой ничего не изменит: она – не уникум и не вождь протеста, а лишь яркое выражение общей тенденции. Разумеется, все это препятствует внедрению и стабилизации сословного общества не только в «плохом» («три толстяка»), но и в «хорошем» смысле слова («республика Платона»). О таких сценариях на ближайшие 100-200 лет лучше забыть и развивать в России эгалитарную и популистскую государственность.