Тридцать три года со дня Чернобыльской трагедии исполнилось 26 апреля 2019 года. В эту годовщину по традиции, стоит вспомнить о ветеранах-ликвидаторах, устранявших последствия аварии на Чернобыльской АЭС. Один из них – уроженец села Каменка Кабанского района Бурятии Виктор Юрьевич Епифанцев.
Это был 1987 год, он проходил службу начальником продовольственной части в Одесском военном округе, городе Бельцы Молдавской ССР. В марте в полк пришла телеграмма командировать офицера на замену в чернобыльскую зону. Через день Виктор Епифанцев прибыл в поселок Иванков. Его полк был единственным, стоявшим прямо в зоне отчуждения, в семи километрах от ограждения. Первоначально обязанности были привычные — организация питания личного состава. Но потом пришлось подменять других офицеров, «выбравших» лимит дозы. В чернобыльской зоне офицер был обязан делать все, если прикажут.
— Мы и на пунктах специальной обработки работали, и на станцию ездили, и на могильники грузы вывозили, и на обследование территории ездили. Обследование территории – прежде чем туда везти людей работать, выезжали дозиметристы, и замеряли радиацию, можно ли там работать личному составу. Я был и дозиметристом, и начальником пункта специальной обработки, где машины мыли. Также ездил производить дезактивацию деревень, и на станции работал. Была взаимозаменяемость на всех направлениях, — рассказывает Виктор Епифанцев.
Побывал он и в Припяти. Людей там уже не было совсем, город вызывал ощущение послевоенной заброшенности.
— Дико было видеть вывешенное сушиться белье, висевшую в ресторане табличку «мест нет». Было неприятно, но привыкаешь ко всему, оказывается. Дико было видеть и заброшенные деревни. Но потом они начинают восприниматься как обыденность. Работа есть работа, — вспоминает Виктор Епифанцев.
Пришлось поработать и возле самого реактора. Саркофаг тогда еще не был полностью построен, его только заливали. Пришлось работать на расчистке крыш соседних зданий от радиоактивных обломков.
— Одеваешь наподобие свинцового халата, маску, берёшь лопату и вперёд побежал. Что успеваешь – сбросил, что не успел – мимо галопом, — рассказывает Виктор Епифанцев.
Из реактора периодически продолжались выбросы, хотя это скрывали от населения. Иногда из-за выбросов приходилось спать в противогазах. За три месяца такие случаи были дважды. Но средством защиты в основном был респиратор-«лепесток». Правила предписывали регулярно мыть руки, полоскать рот и горло, чистить сапоги. Перед входом в каждую палатку было углубление с решеткой и налитым раствором, чтобы сполоснуть обувь. Но люди, в основном резервисты-«партизаны», к радиационной безопасности относились безалаберно. По словам Виктора Юрьевича, часто приходилось гонять людей старше себя возрастом, объяснять им, что это их здоровье и к нему надо бережно относиться. Часто люди специально рвались в опасные места, чтобы быстрее «выбрать» дозу и быстрее уехать. Кто-то думал, что, скажем, воздрузив флаг на трубу, заработает право досрочно вернуться. Приходилось объяснять людям, что это их здоровье.
— Поначалу, когда попадаешь в зону отчуждения, облучение действовало на гортань: голос как при ангине начинал хрипеть, садиться. День-два, три – проблема прошла, организм адаптировался. Со временем мы научились определять повышенный уровень радиации без дозиметров. Она чувствуется: если уровень достаточно высок, на губах появляется сладковато-металлический привкус, при более сильном язык начинает прилипать к небу. Доходило до того, что на могильниках, подходя к сильно радиоактивной машине, ощущаешь, как волосы шевелятся, — вспоминает Виктор Епифанцев.
По его словам, он по молодости не слишком тревожился о своем здоровье, но после возвращения стал болеть желудок, были проблемы с зубами.
По зоне отчуждения перемещались на армейском автотранспорте, для поездок за пределы была отдельная «чистая» техника. Можно было, оформив разрешение, использовать брошенный гражданский автотранспорт — машины и мотоциклы жителей Припяти уже были отбуксированы на спецстоянки. Но пользоваться ими было невозможно: уровень радиации от них был такой, что бесполезно было даже мыть на ПУСО.
С питанием было хорошо – кормили по дополнительной норме: сыр, масло, разные консервы, цыпленок табака. Продукты хранились в бетонированном бункере, имелась своя водонапорная башня, людям также бесплатно привозили минеральную воду. У Виктора Епифанцева много воспоминаний о Чернобыльской зоне. Рыжий лес, тогда ещё не вырубленный, он успел сфотографировать возле него. Японские рамки-дозиметры, по которым определяли уровень загрязнённости техники. Воспоминаний много, часто не очень приятных.
— Обидно, что до людей полностью не доводили правду. Сидишь, смотришь телевизор, тебе говорят, что рыбаки опять в Припяти рыбачат, население возвращается на эту зону. А по нашим данным, фон поднялся в четыре раза, мы несколько раз спали в противогазах, потому что выбросы были. А потом ты проезжаешь места, где старики живут, с ними разговариваешь, они говорят что им некуда идти, их дом здесь и они готовы тут умереть, — рассказывает Виктор Епифанцев.
Вернулся он из зоны отчуждения в мае 1987 года. После армии Виктор Епифанцев с 1988 по 2001 годы служил в милиции, потом стал работать в таможенной службе. По его словам, он только спустя много лет стал задумываться о причинах трагедии, к которой привела чья-то халатность. О «чернобыльских страницах» своей жизни он не жалеет, но считает, что государство могло бы уделять ветеранам Чернобыля внимание не меньше, чем ветеранам «горячих точек».
— За свою службу я во многих местах побывал. Судьба раз отправила – значит так надо. Я человек государственный: приказ есть приказ, я должен его исполнить. Конечно, это очень большая трагедия. Тогда был молодой и сильный, как-то не задумывался об этом. А сейчас начинаешь анализировать, думать – сколько после этого людей заболело, сколько умерло. Начинаешь осознавать, насколько это все было страшно. И плохо, когда на правительственном уровне этих людей не поощряют ни льготами, ничем, у участников боевых действий льгот больше. Государство могло бы уделять больше внимания, — считает Виктор Епифанцев.